Все уже было готово! На изрытый воронками замковый двор выкатили вместительную крестьянскую повозку с рваным пологом, новым колесом и починенным бортом. В повозку впрягли вьючных лошадей — тех, что поплоше, что не бросаются в глаза чистокровной породой и особой боевой статью. Оруженосцы бейрутского сира таскали к повозке свежие пласты сала и свиного мяса. Арабы?мусульмане стояли в сторонке. Подальше.

— Нет, брони не нужны, Дмитрий, — ответил Бурцев. — Шлемы и щиты — тоже. А оружие… Пусть каждый положит только то, к чему рука более всего привычна. Что?нибудь одно. И вот еще…

Он снял с плеча два «шмайссера», подобранные у горящих «Цундаппов», сунул новгородцу запасные обоймы. МG?42 решил не брать — нехай остается на «Горбоконе». Пистолеты?пулеметы все ж таки полегче будут. Их и спрятать в возу проще. И по иерусалимским улицам бегать с ними сподручнее.

— Что, только два громомета берешь, Василь? — удивился Дмитрий.

— Угу… — Бурцев кивнул.

А больше?то и не надо. Один — ему, один — Сыма Цзяну. Хватит.

— Два колдовских самострела и по одной железяке на рыло? И все? И ради этого гнать в Ерусапим?град такую телегищу?! – разочарованно протянул новгородец.

— Не все, Дмитрий, не все. Будет кое?что еще…

И в самом деле было. «Телегищу», по приказу Бурцева, подогнали к «Пантере». А вскоре на дно воза неприметно лег добрый десяток осколочно?фугасных снарядов из танкового боекомплекта. Теперь недоумевал Бейбарс:

Зачем нам это, каид Василий?Вацлав? Без железной шайтановой повозки с большим рогом ты не сможешь метать громовые сосуды немецких колдунов. А саму повозку, — кыпчак покосился на сорокатонную «Пантеру», — мы никак с собой не возьмем.

— Брать не нужно, — ответил Бурцев. — Метать сосуды — тоже. Но если мы войдем в Иерусалим и положим все это добро под воротную арку да запалим как следует… В общем, ворот не станет.

Эмир глянул на разбитые укрепления Торона. Эмир промолчал. Поверил, наверное.

Снаряды, два «шмайссера» и прочее контрабандное вооружение — булаву Гаврилы, секиру Дмитрия, кольтелло Джеймса, кистень Збыслава, луки и стрелы Бурангула и дядьки Адама, саблю Хабибуллы, пращу Бейбарса, рыцарские мечи Освальда и Жана Ибеленского прикрыли сверху досками, присыпали сеном. На сено навалили разделанные свиные туши. Получилась целая мясная лавка на колесах.

Все, кому предстояло сопровождать повозку, переодевались, перевоплощались. Кто в купца, кто в купеческого телохранителя, кто в слугу?дехканина, кто в рыцаря?паломника, кто в оруженосца. Бурцеву надлежало быть рыцарем, и он не без радости сменил верблюжий горб на привычное конское седло. «Горбоконь» и пулемет оставались у мамлюков Бейбарса. Отряд Бурцева тронулся в путь. Сзади заполыхала «Пантера». То, чего не могли добиться бронебойные снарядики «Рыси», устроил огонек, пущенный к танковым бакам по длинной извилистой бензиновой дорожке.

Громыхнуло. Не очень громко. Это баки…

А вскоре — не прошло и полминуты — от оглушительной канонады нервно задергались лошади, и люди невольно втянули головы в плечи. В чреве бронированной машины рвались снаряды. Столб черного копотного дыма поднимался к слепящему солнцу Палестины.

Глава 31

Иерусалим. Ерусалим?град. Эль Кудс… Поначалу он возник в дрожи раскаленного воздуха, подобно обманчивому миражу. Но чем ближе подъезжали уставшие путники, тем более четкие очертания принимал город?призрак.

Мощные каменные стены смотрели грозным прищуром узких бойниц. На переходных галереях воинственно топорщились зубцы заборал. Из сплошной линии укреплений часто выступали башни — кряжистые, приземистые, угловатые, с открытыми боевыми площадками наверху. За стенами виднелись стройные минареты и массивные купола. И плоские, не знающие давления снега крыши дворцов местной знати. И дымки, струящиеся из невидимых очагов к валящим небесам. Бросился в глаза закопченный минарет со снесенной, словно аккуратно срезанной, верхушкой. А на другом конце города — обгоревший остов христианской церкви. Вероятно, следы боевых действий. И все же… Святой Город.

Город был большой. Да чего там, Иерусалим был просто громаден по средневековым меркам. А стена, опоясывающая его, казалась поистине неприступной.

Они остановились разом, все как один, без команды, без приказа. Христиане молча крестились, мусульмане вполголоса славили Аллаха. Даже буддист Сыма Цзян, степной язычник Бурангул и дядька Адам, почитавший наряду с Христом древних прусских богов, замерли, пораженные величественным видом Святого Города.

— Да! Вот это да! — восхищенно выдохнул добжинец.

Бурцев кивнул понимающе:

— Это тебе не Взгужевежа, пан Освальд. Потом скомандовал:

— Поехали.

И первым тронул коня. Время дорого. Медлительная скрипучая повозка с грузом свинины дважды ломалась в пути и задержала их больше, чем рассчитывал Бурцев. А Сыма Цзян и Хабибулла между тем в один голос утверждали, что полная луна должна взойти уже этой ночью. Значит, до появления в окрестностях Иерусалима султанской конницы оставались считанные часы.

Все было в точности как на плане Айтегина. Справа высилась Масличная гора, за которой действительно можно незаметно расположить целое войско. Слева виднелись стены Гефсимании. Впереди — Кедронский ручей и ровнехонькая Иосафатская долина.

У ручья остановились еще раз. Пили. Долго. Омерзительный привкус лошадиной крови, которую пришлось?таки хлебнуть в дороге пару раз, вымывался не сразу.

Они выехали к угловой башне, соединяющей Восточную и Северную стены города. Ага… Цветочные ворота — прямо. По левую руку — Иосафатские. Над привратными башнями — флаги с тевтонскими крестами и фашистской свастикой. Тяжелые полотнища обвисли в удушливом безветрии и колыхались редко, лениво и неохотно.

Под Восточной стеной, у Иосафатских ворот, было мрачно ну просто до беспросветности. Давка — в лучших традициях совдепа. Люди и скотина смешались здесь в единую волнующуюся массу. Арабы и христиане, конные и пешие, верблюды и лошади, мулы и быки, повозки и овечья отара. Брань, ржание, мычание, блеяние, пронзительные вскрики кораблей пустыни да несмолкающий собачий лай… Столпотворение, одним словом. Но каждый терпеливо ждал своей очереди, каждому нужно было войти в город.

Из Цветочных ворот, напротив, вытекал тонюсенький ручеек усталых людей и гужевой скотины. Те, кто выбрался из Иерусалима, не задерживался ни на секунду. Отъезжали сразу — поскорее и подальше. И что?то подсказывало Бурцеву: там, внутри, у Цветочных, царил такой же бедлам, что и снаружи, у Иосафатских.

Похоже, одни ворота работали на вход, другие — на выход. Блин, ну прямо как в автобусе! Новые хозяева Иерусалима — любители пунктуальности, организованности и порядка — были в своем репертуаре. Что ж, придется помариноваться в ожидании на солнцепеке. Бурцев повел свой немногочисленный отряд к Иосафатским воротам.

Так, а это еще что? Над толпой возвышались странные П?образные конструкции, видимо оборонительного характера, увешанные какими?то грязными тюками, затруднявшими подступ к воротам. Или не тюки то вовсе?

Бурцев присмотрелся. Похолодел. Так и есть! Виселицы! Простые такие, надежные, незамысловатые. Толстые столбы врыты глубоко в сухую землю, а промеж них — длинные прочные перекладины. Нет, вовсе не для защиты крепости возведены эти сооружения. Для устрашения они поставлены! С перекладин свисали целые гроздья людей. Некоторые казненные выглядели жутко: климат?то не скандинавский — жарко.

М?да… Вот тебе и Святая земля, вот тебе и Иерушалаим [42] — «Место мира», вот тебе и Эль Кудс — «Святость»! Ох, до чего же не хотелось стоять в очереди под неестественно вытянувшимися, раздутыми и почерневшими висельниками…

Бурцев с тоской глянул дальше — вдоль Восточной стены. Неподалеку виднелись еще одни ворота — Золотые. Те самые — запретные, о которых говорил Айтегин. Большие, просторные, расширенные до невероятных размеров… В такой проход хоть на танке въезжай. Да хоть на двух! Но Золотые ворота заперты. И никто, ни одна живая душа, не смел к ним приближаться. Это заветная «дверца» Хранителей Гроба. «Дверца» для служебного пользования цайткоманды. Простым смертным сюда путь заказан. Воспрещен. Строго. Наистрожайше.